Две пачки в день курить или одну -
сердечной астмой мне не удавиться.
Своею смертью — нет, я не умру.
Я знаю, что мой будущий убийца,
дождавшийся рожденья моего,
вскочил с печи и облачился в хаки.
И тридцать третий год ко мне идёт,
сверяя путь по звёздам зодиака.
Волшебных скороходов каблуки
впечатывают в землю след копытный.
Испуганно дрожат материки,
и, возбуждаясь, толпы любопытных,
за ним, как за бедою вороньё,
несутся, развлечение предвидя...
А я живу... И думаю о нём:
За что ему меня так ненавидеть?
Меж нами сокращаются пути..
И не горят мосты, хоть рви тротилом.
За что он мне так жаждет отомстить?
Уж не за то ль, что я его простила
что мне вбивал веками в сердце гвоздь
и раздавал наряды землекопам.
За Тегеран... Потом за Пятигорск...
За «Англетер», Елабугу, Петрополь.
Не оттого ль так яростен и зол,
что знает — я сумею постепенно:
простить ЧК и сумасшедший дом,
изгнание, проклятие, измену.
За пошлость, за бесстыжие слова,
за глаз, приросший к скважине замочной...
И вспомнит его совесть, что жива,
и закричит моим про это строчкам...
И что тогда он делать будет с ней?
С такой больной, нечистой и горластой?
Где взять такой бальзам или елей,
чтоб на огонь плеснуть — и всё погасло?
Как будто баба в схватках родовых -
вскричит на всю ивановскую — кто он -
с земли изгнавший ангелов земных
одетый в хаки толстокожий клоун.
Собрав в пути себе подобных рать,
чтоб совести своей не дать напиться
моей воды живой — он убивать
меня идёт, мой будущий убийца.
А я живу... А я пишу стихи...
Чем голос звонче — сердце бьётся глуше...
Волшебных скороходов каблуки
копытный след впечатывают в душу
