В поникших весях и гремучих городах,
в цивилизованных и прогрессивных странах,
на наши стигмы с отвращением глядят,
как на заразные, гноящиеся раны.

Моё крыло их ужасает как культя
а третий глаз и в нём слеза – во лбу прореха;
твоя блаженная улыбка на устах
для них ужасней Гуинпленового смеха.

Мой скромный дар былое в думах возвращать,
и день грядущий звонким голосом пророчить
они готовы дни и ночи врачевать
наивно веря, что достанет полномочий.

Тебя желают отучить и отвратить
от легкомысленной привычки – верить людям,
и раздражает твой неволчий аппетит,
существ, волками ставших друг для друга.

Их кормят ноги - наша правда – не в ногах.
Когда откажет аппарат вестибулярный
стихи и песни, словно пену на губах,
тебе утрут стерильновыстиранной марлей.

Мы, нежеланны, нелюбимы, не нужны
под их проклятья веки на века смыкаем…
Но их сердца уже давно поражены
талантом слышать нас, когда мы умолкаем…